Мягкий приглушённый свет разливался по просторной гостиной в особняке сенатора Шоквейва. Углы данного отсека, занимавшего целый уровень здания и имевшего обзор на антресольный этаж, тонули в загадочной полутьме. Тем не менее один из них был украшен подсветкой.

Переливавшиеся разноцветные огоньки, скользя по полу, стенам и, конечно же, потолку, перепрыгивали с плоскостей на грани стоявшей там, на постаменте, причудливой абстрактной скульптуры. Лимитированный шедевр современного искусства Кибертрона — шестигранник, неясно какого происхождения... Казалось, такими же цианово-радужными искрами играли и несколько кубков изысканной сверхзарядки, стоявшие на округлом и затейливом столе, украшенном золотым орнаментом в виде кристаллических роз — очередной неисполнимой и такой недосягаемой мечты. Мерцавшие за стеклом сосудов кристаллы присадок, разведённых в этом топливо, что придавали нежнейший вкус напиткам, находились в непрерывном движении. Их частички словно играли в догонялки: то поднимались к самой глади жидкости, то опускались и замирали на самом дне робкого хрусталя, подобно парафину в лавовой лампе.

За огромным бронепластовым окном синий вечер мегаполиса готовился перейти в ночь. Последние лучи небесного светила изо всех сил стремились задержаться на золотых куполах элитного квартала Иакона хотя бы на ещё один краткий миг, однако сами по себе уже ничего не добавляли к освещению самого размашистого помещения. Что же касалось самого Кибертрона, то Создатель всех ныне функционировавших нагромождал обитель затворника фиолетовыми оттенками, стремительно уводя златой град и чрево Сената в непроглядную тьму. Сим поступком было очерчено наступление единственного джоора покоя… и релаксации. Холодные оттенки, покрывшие белоснежные и несколько мраморные колонны особняка, обманывали неподготовленный к роскоши окуляр: температура в доме непризнанного артиста никоим образом не менялась, не морозила — приятно грела корпуса тех господ, коим не повезло встретиться с прохладными улицами после заката звезды.

Можно было смело сказать, что политик обожал вычурные вещи и не жалел собственных шаниксов на подобные фантазии, и это — было бы абсолютно верным утверждением! Шоквейв не представлял себя как без калейдоскопа различных цветовых палитр, так и не мог даже помыслить о том, чтобы  дозволить себе и своему месту жительства быть или же стать просто серым, скучным — не несущим в себе истории и слепка Искры — предметом.

Если что-то не содержало в себе хоть какого-то скрытого смысла и искренней эмоции, это что-то не жило — существовало, без какой-либо на то цели или причины. Таковые вещи и мехи, по правде говоря, считались старым политиком ничем иным, как дезактивами — мёртвыми, бездушными и оттого пугавшими зелёную эмпатичную Искру обломками зарубленного на корню потенциала.

Именно это отражалось в тех самых мраморных стенах, увенчанных — одарённых —  целой последовательностью росписей древнейших времён и первой экспансии их великого народа. Исполненные рукой мастера и историка, штрихи этаких фресок запечатлели главные вехи истории механоидов: воссоздание расы, возродившейся, словно феникс, из пепла планеты, опустошённой, разорённой и покинутой Дланью. Тринадцать и их подвиги, приход Новы Прайма ко власти, Золотой век… Надежда на лучшее будущее. Достаточно было провести рукой, чтобы понять, что эта работа  — она вовсе не принт: под подушечками пальцев более чем прощупывалась текстура каждой её части.

Страсть мечтателя к обновкам была и есть притча во языцех не только в высших органах государственного управления и в породнившейся некоторым низам Академии Продвинутых Технологий, фактически его втором месте работы, но, исходя из тенденции быстроты распространения этих самых слухов, и во всей светоносной столице тоже! Цвет брони учёного менялся чуть ли не каждый орн. А коллекция инопланетных редкостей, в которой нашла своё место как органика, так и механика, была известна всем ценителям Галактики и пополнялась с завидной регулярностью, несмотря на то, что стоимость экспонатов порой была устрашающей даже для сенаторского оклада. И почти каждый раз, когда кто-то бывал в его особняке, построенном по последнему слову архитектуры и техники, посетитель обязательно подмечал какую-то очередную продвинутую диковинку (далеко не всегда безопасную и функциональную, но это мы героически опустим).

Взять, к примеру, последние обновления: где-то на прошлой декаде, на втором этаже около сенаторских покоев, устанавливался новейший моечный комплекс с таким навороченным пультом управления, что впору было  и космическому шаттлу и титану самого Праймуса, а совсем недавно — этак три орна назад —  в гостиной особняка появилась новая система подсветки, автоматически ориентировавшаяся в выборе освещения на яркую составляющую ЭМ-поля присутствовавших в ней мехов. Работала она независимо от их особенностей строения и, коль подмечала, что гость был подавлен или встревожен, старалась безопасно и совсем ненавязчиво навеять тому долгожданное спокойствие, умиротворение, свободу от тягости забот. Впрочем, это не мешало вечно активному — и несколько гиперактивному! — сенатору самостоятельно разбавлять грустный синий цвет своим розовым всплеском энергии или же золотистым счастьем. Хотя, конечно, не стоило отрицать: даже у такого лучистого оптимиста почти реалиста бывали свои взлёты и падения.

Что касалось самого оборудования  и того, как именно обслуживалось столь монументальное строение, то всё было, в какой-то степени, крайне просто: ни единого слуги на мехаметр, разве что служебные дроны, не являвшиеся чем-то искровым и оттого свободные от оков оплаты своего труда… Одновременно скованные безграничной любовью своего создателя.

Их сконструировал сам Шоквейв, чем очень сильно (правда!) гордился. И хотел бы поделиться этим хоть с кем-то, однако… Вряд ли кому-то понравилось бы выслушать, проговоренные в довольно быстром темпе, долгие россказни и детали создания таковых помощников: коллеги презирали учёного, истинных друзей-ценителей, не желавших его фрагнуть, не наблюдалось, нагружать своими прорывами вечно занятых учеников — себе дороже. Так что всю эту бешенную энергию джет сплавлял либо на очередной проект, либо на очевидные прения по вопросам гражданской безопасности и общей жизнедеятельности Кибертрона... Ну и пусть! Он и сам себе хороший собеседник.

Учитывая тот факт, что двухэтажный особняк с чердаком для созерцания звёзд и далёких миров принадлежал ему одному и у него не было никого, кто мог бы посчитаться его соседом, сенатор был несказанно рад в сей орн лишь одной новости: ему таки доставили посылку с живым грузом.

Спускаясь по одному из ответвлений дугообразной лестницы, застланной пурпурными коврами, на первый этаж, формер неиронично погружался в собственные мысли в очередной раз. Представлялось ему, что теперь в его личной лаборатории и архивах, находившихся в левом и правом крыле нулевого уровня соответственно, наконец-то кто-то сможет разрушить привычную и такую противную тишину, с которой не справлялся даже музыкальный дрон. Хозяин даже принял во внимание возможность похвастать жителю той коробочки масляным бассейном, расположившимся на цокольном этаже грациозного здания.

Сенатор так спешил забрать свою «посылку», что задел левым крылом парочку голографических папоротников около входа и даже не заметил того. Встретив курьера добродушной и весьма тёплой улыбкой, научник поблагодарил того за доставочку и, подхватив ту обеими руками и прижав к своей грудной пластине, самостоятельно занёс металлическую коробку в гостиную, чем изрядно позабавил бедолагу, порывавшегося помочь с переноской… Ха! Не такой уж Шоквейв и безрукий — самостоятельный.

— Да, конечно… Спасибо за своевременную доставку. Желаю удачи! — протараторил в путь-дорогу учёный и случайно хлопнул крыльями от переполнивших его положительных эмоций. Подсветка в зале стала чуть более небесно-голубого цвета.

Нерешительно потерев ладони да постаравшись остаться в собранном состоянии, Шоки аккуратно отцепил крышку. Его синяя оптика непроизвольно округлилась: разумеется, учёный знал, кого заказывал, но… О Праймус, как же красив этот гепард!

Растерявшись на парочку мгновений (попытки в социализацию успешно провалились), политик немедленно опустился на одно колено.

— Прошу, не бойтесь, — постарался мягко сказать стандартформер звероформеру. — Мне знакома ваша ситуация, сэр… А потому я запросил, чтобы вас доставили  именно ко мне в целости и сохранности.

Издав странный звук «эм-х…», крылатый нервно потёр запястье. Нужно было представиться, так?

— Меня зовут Шоквейв. И я бы хотел знать имя своего теперешнего соседа. Обещаю, что буду уважать ваши права, несмотря на очевидную разницу в наших комплектациях… Я даже удобную подстилку нашёл! 

Быстро нырнув рукой в сабспейс, затворник достал оттуда действительно большую и мягкую красную подушку с золотистыми, под стать самому гепарду, узорчиками. Он указал на неё рукой с быстрым восклицанием: «Вот!» и был доволен этим, как спарк. А вот был ли доволен сам кот подобным подарком судьбы… хороший вопрос.

Пожалуй, теперь стоило посвятить брийм-другой изучению ответной реакции… и предотвращению возможной паники бедолажного «питомца».

Наблюдая за этим паникующим существом, Шоквейв не мог не почувствовать укол болезненной грусти. Это даже было не смешно: как и кто посмел довести звероформера до такой реакции на самую обыкновенную подушку? Конечно, сенатор дёрнулся, когда гепард резко выпрыгнул из коробки, но голос не повысил ни на герц. Его крылья плавно опустились к полу под крайне неудобным углом, дабы показать свою незначительность перед быстрым хищником.

Оптика плавно перетекла с пластин Риива к красной наволочке той самой недооценённой подушки. Немножко прокрутив «орудие допроса» в ладони, политик плавно убрал его под ногу и дополнительно придавил один из краешков правым коленом.

— Если не понравилась, могли бы так и сказать… а не шипеть, будто это не подарок, а самый настоящий шипованный стул для какой-то ненормативной пытки или следственно-судебной процедуры, — тихо провентилировав, учёный мягко и несколько грустно улыбнулся страдальцу. — Пожалуйста, я могу сидеть здесь хоть целый орн, лишь бы вы успокоились и перестали себя так изводить. Я правда не желаю вам зла.

И ведь мастер глупых и не очень идей, будучи гиперактивным сгустком энергии, действительно намеревался провернуть этот «акт милосердия» (и пытки своих коленных шарниров) ради реабилитации столь умного зверя. То, как обескураженный зверёныш двигался и куда пытался отойти от него, чтобы избежать опасности, моментально поднимало научный интерес; в интеллекте данного представителя низших классов сомневаться было бы зазорно, а значит за свою речь стоило отвечать по всей строгости придуманного им же закона.

Словно подтверждая слова, джет почти мгновенно замер в одном положении, даже не пытаясь как-то ловить или хуже того — тягать выжившего за лапы. Как если бы выходца из Кристал Сити и вовсе не волновало наличие задней мысли в гениальном неокортексе: что, если лунный читер, возымев все основания попросту сбежать, сделает это и оставит его одного с этой идиотской коробкой? Всё же сенатор не собирался делать резонно пугливого кота своим питомцем или прислугой — искренне желал помочь адаптироваться к свободной жизни: выходить и отпустить.

Волнообразное и деликатное добродушие расходилось по громоздкому корпусу и ближайшему окружению весьма приятным дуновением электромагнитной статики. Эм-поле, сладкое, подобно кри, делало академика незначительным спарком, в сравнении с тёмной шипелкой, изгибавшейся в спине поодаль от коллекционных статуэток.

Как такой асоциальный кибертронец вообще мог хоть кому-то умышленно навредить? Уж намного больше верится в то, что Шоки скорее сам себе случайно повредил бы корпус во время эксперимента или учений в Джиаксианской Академии, чем в целенаправленную вивисекцию обыкновенного четвероногого меха. Шанс того, что «большой и страшный функционалист» наложил бы руки на столь грациозное создание, коим ему представился тарахтящий пластинами кибертронец, ловко выпрыгнувший из металлической кубической переноски, был крайне невелик и более того — дополнительно поделён на ноль.

Вывод был предельно прост: лаймовый сенатор — если не самое безопасное, то одно из наименее опасных — пока что — влиятельных существ Иакона. Выбирать: радоваться или плакать из-за того, что именно это эмпатичное нечто стало политиком в насквозь прогнившей и до жути коррумпированной системе, каждому знакомому и недругу Шоквейва предстояло сугубо индивидуально. Правильной реакции, как и какой-то стандартизированной инструкции по эксплуатации, банально не предполагалось: каждый додумывал истину сам, основываясь на собственном опыте и положении, актуальном лично для его персоны, в обществе, уже давно как поделённом на классы, касты и — абсолютно точно важное — круглое число шаниксов на золотой или и вовсе отсутствовавшей карте.

И всё-таки умная — и одновременно глупая — подсветка в доме пригождалась уже не единожды, ведь, по идее, помесь оранжевого с красным должны были отозваться некоторой грустью в системах, однако вместо этого крылья меха дёрнулись с непристойно фиолетовым научным интересом. Это ж сколько можно было придумать применений!..

Конечно, сенатор понимал, какого сейчас было коту и потому крайне долго повторял себе одну единственную фразу: «сиди. РОВНО.» И эта мысль окупилась: Риив перестал строить трагикомедию, позволив своим пластинкам и до смешного длинному корпусу насладиться заслуженным ими отдыхом.

В какой-то степени бело-лаймовый исследователь слишком сильно ушёл в этот самый цикл повторений. К чему же это привело? Ну, он дёрнулся, когда его тяжёлый корпус тронула спина гепарда!

— Прощу прощения, — нервно усмехнулся Шоквейв и постарался тихонько сместить свою ногу на пол. Он позволил звероформеру довольствоваться в гордом одиночестве той самой кровожадной и ужасной подушкой. — И... эм... благодарить не стоит, правда. Я как-то... не подумал, что она может показаться страшной, честно.

Сколь сюрреалистичная сложилась ситуация однако: политик боялся неправильно циркулировать энергон по внутренним магистралям перед кем-то столь незначительным, как дворняжка, считая, что любой неудобный шум мог попросту напугать существо ещё больше. Все его социальные навыки как шаттлом сдуло.

— Только не подумайте, что вы тут против своей воли. То есть... В какой-то степени, да... Н-но э-это только по первому ощущению! — чем больше трещал его вокодер, тем больше стыда наслаивалось на бедный шлем Шоквейва, подобно пуду снега... — Я просто решил, что так будет лучше. Не хотелось бы, чтобы вас отправили в какой-нибудь питомник. Вы же не зверь.

Задумавшись, Шок понял, как это могло быть воспринято гостем и протараторил:

— Я-я не хочу звучать так, будто вы являетесь чем-то несущественным для нашей планеты. Просто пытаюсь сказать, что готов предложить свою помощь в реабилитации после пожара, адаптации к обществу и даже в нахождении подходящей вашему характеру работы и приобретении ID карточки, коей владеет каждый уважающий себя кибертронец!..

«Ну вот, — вздохнул мех и кивнул себе же: — Прекрасно. Ты всё запорол, Шоквейв. А ведь всё шло так за-ме-ча-те-ль-но. Этот юноша сто процентов подумает, что ты какой-то идиот на ножках, только вчера вышедший из хотспота...» — от таковых мыслей ладонь c аккуратными когтями глухо ударилась о застыженную лицевую. Излишне громко, учитывая достаточно хорошую шумоизоляцию особняка.

Всё помещение окрасилось в почти что полную радугу. Неисправность? Ха! Очередная помесь быстро приходивший и уходивших эмоций волнистого стандартформера. Главное, чтобы вся эта чудная конструкция не перегорела, как в прошлый раз, когда они играли в монополию с Ори...

Шоквейву стало малость грустно с заявления Риива про подушку. Впрочем, эту самую грусть нивелировала звериная конечность на его бедре, чему джет кратко улыбнулся.

— Звери существуют, а вы — живёте. У них нет строгого ощущения себя и своих действий. А вы же прекрасно понимаете, что умеете, чего боитесь и почему. Если причина страха неизвестна, вы её... придумываете! Турболисы действуют сугубо на инстинктах и вряд ли будут способны от них отказаться и заказать парочку коктейлей в ближайшем кафе. Кстати, синт-кофе там просто отменный. Советую посетить!

И всё же... В чём белый мех был лучше этого гепарда, явно переживавшего какую-то тихую личную трагедию? Вывод отсутствия душевного равновесия учёный сделал из поведения нового подопечного. Что до самого крылатого, то актив Шоквейва в рамках закрытой лаборатории был ничуть не лучше камерного содержания: сделай это, принеси то и — конечно же — не заглядывай на странные стеллажи, усеянные контрабандой и чьими-то... всё ещё активными останками?

Крылья нервно дёрнулись. Нет-нет, Шоки явно не хотел об этом вспоминать. Быть может, его ментор и был хорош в качестве источника знаний: дал крепкую базу, подарил статус — так ли это было нужно самому ученику? Иной раз в логическом контуре появлялись мысли: а являлся ли интерес к точным наукам чем-то родным для искры или его тоже навязали, как и участие в политических играх Сената?..

После очередного прыжка гепарда, Шоквейв по-доброму нахмурился и полностью выключил подсветку.

— Честно говоря, она меня бесит. Надо будет заменить, — тихо оправдался академик и поднял подушку вместе со своим корпусом с насиженного ими места. — А комнаты я вам обязательно покажу. Кстати говоря, в особняке аж целых… несколько гостевых! На втором этаже. — махнув крыльями в предвкушении, сенатор сразу пошёл вперёд и проследил за тем, чтобы Риив следовал за ним. — Пойдёмте! Вам точно понравится. И подушку там оставим. И свет под вас настроим.